Если идеальный русский роман 2017 года — повествование обо всем и ни о чем, написанное как будто роботом, то как на это может ответить наша словесность?
Русская литература обзавелась первым в своей истории буддистским романом. Не удивительно, что написал его Виктор Пелевин. Поразительно, что новая книга живого классика всем понравилась. Странно, что лояльные критики не увидели, что стоят посреди минного поля под обстрелом вражеских пулеметов.
Скажем коротко о содержании. Итак, в «iPhuck 10» программа «Порфирий Петрович» служит интеллектуальным детективом, расследует преступления и сразу пишет об этом художественный текст. Эта нехитрая история зиждется на нескольких интригах, очень хитрых поворотах, замечательных внутренних сюжетах, сложной судьбе искусствоведа Марухи Чо (ей сдают «Порфирия» в аренду — рынок, что поделаешь) и … невероятном уме автора.
Пелевина можно не любить, но он, затворник и мизантроп, — главный российский интеллектуал, не разменивающийся на мелочи, умеющий не щадить ни себя, ни читателя. На фоне вечно заигрывающих то с одной, то с другой тусовкой деятелей культуры это вызывает уважение.
Роман в российской прессе захвалили, хотя главное, что в нем сказано — не об эпохе, а о самом Пелевине, человеке, сделавшем самый заметный шаг за границы национальной культуры. Писатель при этом никогда не играл в оппозиционность и не давал пространных интервью о том, как он обижен происходящим в России. Из «iPhuck 10» прямо следует, что автору до этого дела нет.
Внутренняя эмиграция — состояние не самое плохое. Но дело в том, что и собственно человеческие проблемы Пелевина не волнуют: он — не гуманист, не антигуманист, не западник и не очарованный ориенталист. В новом тексте прозаика почти нет традиционных для писателя буддистских «штучек» и шуточек. Однако произведение это в полной степени — религиозный трактат о сущности и сути одного из самых известных в мире философских верований.
Если коротко и без танцев с бубном, то буддизм постулирует мысль о том, что человеку стоит перестать страдать. В обычном переводе с религиозного на человеческий это означает: «Сядь, дружок, в позу лотоса и расслабься» (подобная трактовка нужна для того, чтобы учением Гаутамы могли приторговывать всякие мелкие жулики). В подлинном же смысле идею великого отказа от боли формулирует легендарный коан: в нем для того, чтобы познать дзэн, нужно убить отца, мать и, конечно, Будду. Сердце обязано быть пустым, избавленным не только от печалей, но и от радостей, от счастья, которое есть обратная сторона страдания.
А что же любовь ко всему живому и благо всех существ? Конечно. Лишь в той мере, в какой это способствует разрыву колеса сансары. Любовь — хорошее слово, но не стоит нагружать его христианским контекстом, в случае с Сиддхартхой оно означает что-то вроде «мне нравится синий цвет, а не красный, но и зеленый тоже ничего».
Мир — иллюзия, все — игра, попробуйте воспринять эти слова всерьез, и новый роман Пелевина будет ясен в полной мере. В книге нет морали, сюжета и цели, она написана действительно просто так, по-настоящему не для чего. Не для славы или денег, не из боли и не из любви. Автору нравится, как пляшут буквы, он старается не наслаждаться собственным умением думать красиво и полно — вот и все.
Искусственный интеллект, на время лишенный чувств, кажется (мы этого не знаем) должен будет вести себя именно так, и то, что Пелевину блестяще удалась имитация выхода за границы человеческого — очень тревожный симптом. Если бы возможно было рассуждать в конспирологическом ключе, стоило бы сказать, что это одинокий робот написал «iPhuck 10», а «Виктор Пелевин» — просто бренд, чтобы читатель не пугался. Вряд ли все обстоит так на самом деле, рука автора «Чапаева и Пустоты» еще узнается, но важно отметить, что Пелевину впервые все равно, о чем писать.
«Порфирий Петрович» расследует для Марухи, а мог бы — для Петрухи, сегодня в поле его зрения так называемое «современное искусство», а завтра — проблемы миграции тараканов. Есть ли разница? К сожалению, нет.
Именно здесь начинаются для нашей литературы проблемы. Роман Виктора Пелевина — еще и о том, что очень скоро всю пишущую братию можно будет спокойно сдать в утиль. С оговорками это легко сделать прямо сейчас, но слишком велика инерция большой русской романной традиции, которой наследуют, скажем, и Иосиф Бродский, и Веничка Ерофеев, не написавшие ничего, что отдаленно бы напоминало классическую прозу «золотого века». Они оба между тем — побеги от того самого древа, правнуки спора Льва Толстого и Достоевского, наследники Лескова (это, конечно, автор поэмы «Москва — Петушки») и Гончарова (а это создатель медленного, обломовского «Осеннего крика ястреба»).
Раннее творчество Пелевина было отражением довольно трудного писательского выбора между двумя стратегиями: одна, толстовская, подразумевала, что стоит вырасти до учителя и принимать в Ясной Поляне всех, кому нужно сделать тот или иной важный шаг; вторая — идущая от Достоевского — означала, что придется вытащить из своей души все самое трудное и больное, что в ней есть. Это прозвучит очень странно сегодня, но писатель мог реализовать и ту, и другую — с поправкой на время и место. Потенциал был огромен.
Но нет. Хватит больных вопросов и учительства — пусть даже буддистского. В мире, который придумал робот «Порфирий Петрович», ничто не имеет цены и значения.
Это еще не вся беда. Настоящая трагедия состоит в том, что современная русская литература последних лет — тягучее и бессмысленное варево, состоящее из очень простых ингредиентов.
Или мы имеем дело просто с коммерческим текстом, который написан, чтобы быстро лечь на полки магазинов и помочь издательству (сто сорок пятая книжка про «попаданцев» — кто, интересно, помнит, как зовут автора хотя бы одной?). Или же перед читателем — упражнения литератора в красивости письма (робот Пелевина все равно умеет лучше). Есть еще «чернуха», выдаваемая за «исследование проблем». И, конечно, неизбежное ковыряние в советском и досоветском прошлом (иногда перепадает 90-м, редко речь заходит о петровских или екатерининских временах) — в попытке интересно рассказать какую-нибудь историю.
Что из этого глубже, умнее и тоньше «iPhuck 10»? Ничего. Пелевин играет, конечно, но его стратегия — универсального письма — новая для русской литературы, которая всегда делилась на славянофилов и западников, городскую и деревенскую прозу, сторонников «чистого искусства» и политически ангажированных глашатаев. Если бы его новый роман был дурно написан, плох технически, идеологически мерзок etc, то за это уцепились бы все. Но текст-то — прекрасен, нечеловечески. Он на голову выше, чем все, что можно прочесть.
Так выглядит тупик. Если идеальный русский роман 2017 года — повествование обо всем и ни о чем, написанное как будто роботом, то как на это может ответить наша словесность? Честно — никак. Здесь стоило бы сказать что-то вроде «лавочку пора закрывать», но ведь и лавочки никакой давно нет, одна видимость. Там, где раньше торговали часами ручной работы, затем — инструментами для резки по металлу, а уж потом — пирогами и блинами, теперь нет ничего. Одинокий робот сидит в позе лотоса.
