Последним аккордом внеконкурсной программы «Золотой маски» стали гастроли театра «Ильхом», организованные Театром наций. Легендарный ташкентский театр впервые приехал в Москву без своего основателя Марка Вайля – в сентябре 2007 года режиссер был убит на пороге собственного дома. Его творческим завещанием стала «Орестея» Эсхила, сделанная в форме современного реалити-шоу.
Один из первых независимых театров СССР, «Ильхом» возник в 1976 году – его создал совсем еще молодой тогда Марк Вайль вместе с курсом выпускников Ташкентского театрально-художественного училища. Раньше других осмелившись ставить пьесы Вампилова, Злотникова, Разумовской, «Ильхом» к началу перестройки утерял интерес к словам – то, что другие театры осмеливались сказать только теперь, он «выкричал» на десятилетие раньше. И погрузился в пластические искания, в клоунаду, а позже – в эксперименты в области комедии дель арте. Словом, почти каждый сезон Марк Вайль начинал все заново, эстетика и выразительные средства его театра кардинально менялись. Собственно, это ясно и по нынешним гастролям – гастролям, посвященным памяти Марка Вайля. Они начались «Радением с гранатом» -- красивым, сметающим все мусульманские табу спектаклем. Он навеян сюжетами картин Усто Мумина (настоящее имя художника Александра Николаева) и рассказывает о судьбах танцоров-бачей, из-за которых богатые узбеки бросали своих жен и устраивали резню. И продолжились спектаклем «Орестея», где трилогия Эсхила превратилась в намеренно мрачное по содержанию и суперсовременное по форме зрелище.
Античная Чечня
Не мрамором, а кафелем крытые порталы дворца Атридов кровоточат – то ли вспоминая о прошлом, то ли провидя будущее. По сцене снуют люди в камуфляже и с камерами. Кафельная стена неожиданно превращается в экран, а актриса в строгом костюме оказывается корреспондентом очередного выпуска «Вестей». Перед нами – прямое включение из Аргоса. Похожая на пухлого агнца Елена сбегает от Менелая с троянцем Парисом. Старший брат Менелая, царь Агамемнон, решает отомстить за младшего… И пока на экране мелькают заставки, а народ скандирует антивоенные лозунги, на сцене выстраиваются вдовы с погребальными урнами: «Гермес – меняла… / Забравши мужа, он шлет жене / Легкую урну с тяжелым грузом…»
Это лохматое уличное шоу с прямыми включениями из Трои режиссер время от времени прерывает цепью «флэшбэков», подчеркивая давние корни кровавой распри, начавшейся еще тогда, когда отец Агамемнона Атрей, борясь за власть, накормил своего брата Фиеста мясом его сыновей. Младший из них, Эгист, чудом уцелел – в нужный момент он окажется рядом с Клитемнестрой, чтобы убить ее мужа Агамемнона. Агамемнон же когда-то принес в жертву дочь Ифигению – чтобы боги послали попутный ветер греческим кораблям, плывшим в Трою.
Чем больше в спектакле этих, казалось бы, лишних мифических подробностей (их обычно вымарывают постановщики), тем сильнее ощущение сиюминутности и непоправимости происходящего. Тотальной Чечни, длящейся не десять и не пятнадцать лет, а уже несколько тысячелетий.
«…война окончена. Кто победил – не помню»
Разницы между плебсом, царями и олимпийскими богами в спектакле нет. Клитемнестра нюхает кокаин и готовит ванну (у Эсхила – кровавую баню) вернувшемуся с войны мужу. Ее новый избранник, заморыш Эгист, похожий на Швейка и Ким Чен Ира одновременно, овладевает ею в той же ванне, где тонет убитый предшественник. Орест, прибывший из дальних стран, чтобы отомстить за отца, в своих коротких штанах похож на недоучившегося гимназиста. Собственно, он бы и не решился замахнуться на мать, если бы не угрозы Аполлона. Но и сам Аполлон – сухонький, шутовски дергающийся неврастеник.
Словом, миром правит кучка жалких кукол, изображающих игру в демократию -- в третьей части «Орестеи» публике даже предлагают голосовать: оправдать или осудить Ореста. Однако исход предрешен: Ореста берет под защиту Афина. У Эсхила она прерывает этим цепь бесконечных убийств и отмщений. Останавливает кровавых Эринний, готовых терзать Ореста за убийство матери и примиряет жителей Эллады.
Однако Марк Вайль придумывает свой финал, не оставляя человечеству никакой надежды. Пока Афина сулит краю процветание, сцена все больше погружается во тьму. Орест внезапно падает – слова о грядущих счастливых временах богиня произносит, пока слуга омывает явно безжизненное тело последнего из рода Атридов.
Спустя почти два года после смерти режиссера финал, задуманный как предостережение, смотрится автоэпитафией. Вероятно, так же лежал на ступенях своего дома режиссер Марк Вайль, руководитель первого независимого ташкентского театра, убитый теми, кому нужны троянские войны.
