Рената Литвинова общается на языке племени шага и поет этнические камбоджийские мелодии. В МХТ имени Чехова, в рамках проекта «Французский театр. Впервые на русском» вышел спектакль «Шага» по неизвестной у нас прежде пьесе Маргерит Дюрас.
«Шага», поставленная Мари-Луиз Бишофберже, была частью проекта, стартовавшего осенью 2010 года в рамках «Года Россия-Франция». Тогда четверо французов взялись ставить с мхатовцами неизвестные у нас французские пьесы, после двухнедельных репетиций публике показывали работу в стиле work-in-progress, то есть эскиз будущего спектакля. Руководство МХТ обещало выбрать из четырех работ лучшую и оставить в репертуаре театра. Проект явно удался потому, что в ближайшие дни репертуар театра пополнится не одним, а двумя названиями. После «Шаги» покажут и новую версию «Фей» Давида Бобе (об этом спектакле Infox.ru рассказывал еще осенью).
Женский стол в театре абсурда
Лауреат Гонкуровской премии Маргерит Дюрас (1914-1996) родилась в Южном Вьетнаме. Пьесу о женщине, в одно прекрасное утро позабывшей родной язык и заговорившей на языке шага (смесь малайского и камбоджийского) написала в 1963-м. К тому времени Ионеско и Беккет уже торжествовали после своих «Носорогов» и «В ожидании Годо».
Словом, «Шага» -- женский вариант абсурдизма, менее глубокомысленный, более смешной и щедро приправленный ностальгией по Вьетнаму.
Предложить Литвиновой роль диковинной женщины под литерой Б (у Дюрас все три персонажа названы литерами) – попадание в яблочко. Киношная дива и «икона стиля», компенсирующая небольшой театральный опыт (в МХТ она уже лет пять играет свою единственную роль -- Раневскую в «Вишневом саду») отличным чувством юмора, превращает каждую «шагианскую» реплику в аттракцион, но в то же время нисколько не мешает партнерам.
«Мы ждем нашу коллегу. Может, она взяла билет и рванула куда-нибудь. Скажем, во Вьетнам», -- сообщают залу Игорь Хрипунов (М.) и Ксения Лаврова-Глинка (А.), неуверенно оглядывая зрителей и всю крошечную Новую сцену, на которой нет ничего, кроме ствола непонятно куда уходящего кроной дерева, двух пней, проволочного забора с одной стороны и кирпичной стенки с другой. И тут дверь в зал распахивается: потеснив зрителей первого ряда, Литвинова, груженая картиной-корзиной-картонкой, пробирается к сцене. На ходу сообщая партнерам, что частично переоделась в машине, она меняет шляпку и манто на кружевной корсет с павлиньими перьями вместо юбки – и в таком достойном виде забирается на пенек, приветливо бормоча залу что-то вроде «блякуш глюконда…»
Вокальные параллели
«Она говорит на языке шага. Вчера еще она понимала нас, а сегодня – забыла», -- поясняет рассудительная А. Пока ее партнер М., размахивая дырявой канистрой, рассказывает, что вынужден был припарковать машину за углом. Бензин кончился, но пополнить бак нельзя – из канистры все выливается. Слушая его, А.придерживает непослушную, истерически подрагивающую руку. Потом рука все же вырывается и заставляет хозяйку биться в припадке. После оба, и А., и М. принимаются лихорадочно чесаться. Короче, уже через несколько минут восседающая на пеньке Рената, сочувственно мяукающая какой-то восточный мотив, выученный, вероятно, еще во время съемок «Вокальных параллелей» Хамдамова, кажется верхом спокойствия и взвешенности.
Взяв за основу перевод пьесы, выполненный Сергеем Дмитриевым, Литвинова адаптировала речь «шага» к русскому уху. Все ее «блякуш, глюконда, серендюка», сопровождающиеся лучезарной улыбкой и неповторимыми манерными жестами, имеют ироничный постмодернистский подтекст. Поясняя фантастические сны, в которых она якобы оказалась голой на заброшенном острове Шага, Б. говорит о вожде с именем «Мао» и простых шагинянцах, работающих «стаханово». Да и таинственная «глюконда», выводимая ею с такой чувственной нежностью, конечно, же имеет в родственниках слово «глюк»…
На обед А., М.и Б. получают невесть откуда взявшиеся миски с кашей. Пока А. и М. послушно жуют, Б., тыкая в миску пальцем, качает головой и вытаскивает из сумочки коробку с суши. Зал в который раз принимается хохотать. И все же «Шага» – не капустник. Все трюки тут проделываются для того, чтобы зритель поверил в подлинность происходящего.
Мало-помалу зритель действительно начинает верить, что Рената Литвинова, то есть Б., отныне не может говорить по-русски. И тут вдруг М. принимается рассуждать о какой-то птице, которую вскормил и защищал от кошки (Б. красноречиво душит свое боа из перьев, показывая, как надо расправиться с кошкой). А., подойдя вплотную к первому ряду, доверительно говорит о льве, который жил у нее дома и с которым ее все же разлучили, отправляя сюда. Когда сомнений в том, что перед нами три обитателя платы номер шесть, не остается, свет гаснет, означая то ли отбой в сумасшедшем доме, то ли конец репетиции. И тут же включается заново. Б. издает угрожающий львиный рык. «Что-то я Вас совсем сегодня не понимаю», -- растерянно повторяет А, пока Б. тянет к ней свои наманикюренные когти. Еще один рык, и свет гаснет окончательно.
Если бы действие длилось дальше, «Шагу» можно было бы обвинить в поверхностности, претенциозности, да мало ли в чем еще. Но оно идет чуть больше часа. Так что этот забавный спектакль можно счесть изящным этюдом о том, что никто из нас не знает, кем он проснется завтра. А может, о том, что в каждом сидит кровожадный хищник. Или, скажем, о том, что все мы в какой-то момент перестаем понимать друг друга. Надеюсь, вы меня еще понимаете? Блякуш серендюка глюконда ша-га…
