Режиссер Петр Фоменко поставил в своей «Мастерской» спектакль «Сказка Арденнского леса» -- комедию Шекспира «Как вам это понравится», переписанную Юлием Кимом. Именно «Сказка» превратила дружбу студентов педагогического института Фоменко и Кима в профессиональное партнерство, которому уже полвека.
Нынешняя «Сказка Арденнского леса» -- третий вариант кимовского Шекспира: Фоменко уже ставил «Сказки» в Театре на Малой Бронной в Москве и в Ленинградском театре комедии имени Акимова. В спектакле занята стажерская группа театра, принятая в «Мастерскую» полтора года назад. Это люди с высшим театральным образованием, ради учебы и работы в знаменитом театре согласившиеся сесть снова на студенческую скамью. Главные роли отданы «фоменкам-старикам» -- Кириллу Пирогову и Олегу Ниряну. Накануне премьеры Юлий Ким рассказывает о сложностях, возникающих у актеров в работе с умным режиссером, и о счастье работать с «крылатым человеком» Петром Фоменко.
-- Мечта моя сбылась. Фоменко сам поставил «Сказку», всю, от и до, перебрал эту материю до последней ниточки собственными художественными пальцами и таки принял в репертуар театра. Я уже был на двух капитальных прогонах, уже слышал хор восторгов по поводу премьеры и скоро сам ее навещу, дрожа от предвкушения.
Стажеры и «старики»
-- Самое трудное для актера -- освоить предложения режиссера как свою естественную потребность. А уж что предлагает Фоменко в пластике и интонации, это черт-те что, что он предлагает. Ну и они стараются, стажеры. Сначала копируют показ, затем наполняют. А то и сразу схватывают форму с содержанием. Тем более что перед глазами два испытанных «фоменка» -- Нирян и Пирогов, которые демонстрируют высший класс фоменковской школы, причем «согласно всяк своей органике», как сказал поэт. У Пирогова самая трудная задача: Жак Меланхолик, лесной философ, озабоченный несовершенством мира и одновременно проникнутый искренним, хотя и ироническим сочувствием ему (миру). Он существует вместе со всеми -- и в то же время несколько над.
Обаяние его ума и иронического сочувствия действует на каждого лесного жителя, а в исполнении Пирогова -- на каждого зрителя, неотразимо. Второе важное лицо -- Розалинда, они с Жаком -- два полюса в этой среде. Она -- главный участник, он -- наблюдатель. Она -- утверждение, он -- сомнение. Ее играют Наджа и Андреева, стажеры. Держать с Пироговым на равных все это -- непросто, но у них получается. Сравнивать эту стажерскую команду с другими фоменковскими «наборами» легко: они все разные и талантливые.
Предыстория
-- Юлий Черсанович, расскажите историю рождения этой «Сказки..»?
-- Петр Наумович, тогда просто Петя, ушел из педагогического института, где мы вместе учились, поступил в школу-студию МХАТ и снова появился на моем горизонте, когда я уже отработал на Камчатке и начал писать для кино и театра. Фоменко в то время служил в театре на Малой Бронной, где расцветал гений Эфроса. Как и Эфрос, Фоменко был там очередным режиссером и собирался ставить комедию Шекспира «Как вам это понравится». Как-то ясным весенним днем мы встретились на Никитских Воротах, и Петр сделал мне царское предложение посочинять песни в комедию Шекспира и отредактировать великого драматурга. Эта комедия и тогда слушалась чрезвычайно архаично, юмор там, в отличие от «Лира» и «Гамлета», устаревший. Так мы впервые в 1968 году почистили Шекспира. Было 33 героя, стало 14. Выпололи текст вокруг них безо всякого стеснения и вставили куда могли вокальные номера.
-- Это было ваше первое профессиональное партнерство с Фоменко в театре?
-- Да. Тут я посмотрел, как Петр Наумович работает с актерами. Этот каторжный труд осложнялся соседством сильного и хорошо известного мастера, Эфроса. Все сильные актеры Малой Бронной были эфросовские. Оля Яковлева, Валя Гафт, Лева Дуров, Толя Грачев, Саша Ширвиндт -- все эфросовцы. Осложняло работу и то, что Эфрос планировал поставить своего Шекспира -- «Ромео и Джульетту».
Первая и вторая «Сказки»
Пете постановка не очень давалась. Репетиции шли девять месяцев, летели все графики. Работа осложнялась неусыпным взором комитета госбезопасности и партийного контроля. 1968 год был по всем зонам творчества под особенным вниманием: Чехословакия, разгул диссидентов. Шура Ширвиндт читал у нас центровой мрачный монолог Жака Меланхолика, произносил его на верху огромного древа, в ветвях которого происходил весь второй акт. Древо с многочисленными витиеватыми сучьями изображало Арденнский лес, в его дуплах ютился весь лесной народ. Венчалось древо мощным переплетением золоченых сучьев, которые были похожи на герб из оленьих рогов. В центре этого герба в изысканном рубище стоял Жак Меланхолик -- Ширвиндт -- и рассказывал, что весь мир -- театр, и как по-дурацки устроена эта жизнь.
На один из первых показов пришли надсмотрщики, сказали: к чему этот пессимизм, снимите его сверху. Теперь Саша говорил тот же текст у корней. Снова пришли цензоры, и Ширвиндт читал монолог в глубине левого портала себе под мышку. Комитет госбезопасности волновался в основном на мой счет: я тогда числился в диссидентах.
Спектакль и десяти раз не сыграли, сняли с репертуара. Реванш наступил через десять лет, когда Петр Наумович стал главным режиссером Театра комедии в Ленинграде, решил тряхнуть стариной и возобновить постановку. Я снова переписал Шекспира, уже для 1970-х. Называлось новое произведение «Сказка Арденнского леса». На тех репетициях я услышал его базовую позицию, художественную и человеческую. Формулируется она так: в человеке палач и жертва, высокое и смешное сосуществуют, и одного без другого не бывает. Как я потом понял, этот принцип им прослежен и соблюден во всех постановках.
«Крылатый человек»
-- С чего для вас начался фоменковский театр?
-- С той поры, как Фоменко репетировал «Каменного гостя» в пединституте, где мы учились вместе. Фоменко, кажется, учился на одном курсе вместе с Визбором, -- значит, год я его наблюдал. Он тогда вовсю занимался режиссурой в рамках художественной самодеятельности и капустников. То была пора знаменитых капустников пединститута, на которые сбегалась вся Москва. На сцене были Фоменко, Визбор, Володя Красновский, научивший Визбора играть на гитаре. Успех они имели необыкновенный.
В «Каменном госте» я был назначен на роль Лепорелло, но не справился. Во многом потому, что видел, как репетировал сам Фоменко Дон Гуана. Это меня тогда изумило, настолько было красиво и сильно. Петя никогда не знал запретных тем, юмор его всегда беспределен, шутки озорные, но не цинические, и эта свобода до сих пор составляет основу его эстетической позиции, чего бы он не касался. Сочетание пафоса с самым площадным юмором, лукавство и изысканность. Он мог быть базарным, уголовным, но владел мерой с младых ногтей -- это основа его неотразимого творческого и человеческого обаяния.
В репетициях «Дон Гуана» был какой-то полет. Дон Гуан получался человеком со взором жизнелюба. Он смотрел на статую командора с веселой отвагой! И куда мне было играть Лепорелло? После меня репетировал Володя Красновский, совершенно в пандан Фоменко, то была блистательная пара. Крылатый человек -- таким осталось о Фоменко мое юношеское воспоминание. Крылатостью он отличался всегда.
И сейчас на репетициях я увидел мастера во всем блеске репетиционных импровизаций, а стажеры, которые никогда ничего подобного не видели, смотрят на него, как я когда-то смотрел на него в институте -- с обожанием и неиссякающим изумлением.
«Непременно надо видеть»
-- Ваш продолжительный зрительский опыт позволяет проанализировать фоменковскую публику?
-- Почерк у Фоменко, где бы он не работал, на телевидении, в кино, в театре, очень резко выражен, по-своему резкий. Его формальный интонационный рисунок очень узнаваем. Каждая его новая вещь -- новое явление его мастерства. Фоменковская новость есть в каждом его спектакле.
-- Это ваше уникальное зрительское впечатление, а зрителей вы наблюдаете?
-- У публики студенческих спектаклей был воспитан хороший вкус -- общий театральный уровень был в 60-е годы довольно высоким. На протяжении многих лет публика Фоменко -- золотой кадр нашей зрительской аудитории. Уже полвека назад режиссура Петра ценилась высоко. Что говорить о знаменитой фоменковской «Мистерии-буфф» и «Смерти Тарелкина» в Ленинграде, быстро прикрытых, -- это все золотые звезды его работы. Сюда же -- вахтанговские «Без вины виноватые», «Пиковая дама», «Государь ты наш, батюшка» по Горенштейну.
Для бизнесменов, которых можно встретить сегодня в ведущих московских театрах, поход в театр -- часть делового этикета, потребительского кодекса. Поскольку марка «мастерской» раскрученная, конечно же, «непременно надо навестить». Одно дело прийти из престижа, другое дело -- по велению души. Моя душа велит ходить в эти гости. Потому как «фоменки», в жизни которых бывает всякое, как у всех других людей, молоды, счастливы, веселы. Это заряд Пети.
