В Двенадцатиколонном зале Эрмитажа открылась выставка нидерландских рисунков XV-XVI веков «От готики к маньеризму». Она показывает, как в почерке художников, пусть по большей части малоизвестных, отражается время и исторические переломы.
Невиданная графика
Для Эрмитажа словосочетание «нидерландское искусство» -- своеобразный культурный код. Рядовой петербуржец не меньше информирован о малых голландцах, живописи Фландрии и учениках Брейгеля, чем жители Амстердама, Роттердама и Гааги. В Петербурге хранится огромная коллекция нидерландской живописи -- практически вся классика. Любому, кто приходит в Эрмитаж, в память впечатываются эти мрачные полотна, то, что называют «жемчужиной коллекции»: бытовые зарисовки ли, исполненная ли религиозного экстаза живопись.
Рисунки голландских мастеров времен расцвета этой живописи -- 15-16-й века -- вниманием обделены по причине объективной: часто выставлять хрупкие работы просто опасно. Так что нынешняя выставка играет роль важного дополнения к основной экспозиции.
Сам отрезок времени, который вынесен в название, интригует. Выставка должна что-то объяснить в этом пути от религиозности к светскости, расставить акценты в двух столетиях истории Европы.
Рождение Возрождения
Задача проследить, как менялся мир вместе с искусством, с помощью нидерландских рисунков нелегка и для организаторов выставки, и для публики. Трудность состоит в том, что в голландском искусстве нет четко обозначенного перехода от религиозных миниатюр и зарисовок к наброскам пейзажей и жанровых сцен, то есть от Средневековья к Возрождению. Жанры существуют параллельно, часто в рамках творчества одного и того же художника. Так что показать, как менялся мир и искусство с помощью смены тематики, не получается. Но в этой параллельности -- уникальность искусства Нидерландов. Как у Босха и Брейгеля религиозный экстаз и мрачный натурализм прекрасно соседствуют, так и в голландских живописи и рисунке уживаются библейские сюжеты с карикатурами и бытовыми картинами. Голландцы всегда умели встраивать веру в логичный ход жизни. На «От готики к маньеризму» рисунки расположены по очевидной хронологии: от самых ранних к самым поздним и утонченно-формалистским. Смешение высокого и низкого рядом проявлено, скажем, в написанных дрожащим перышком работах мастера круга Рогина ван дер Вейдена. Рядом -- мистериальное «Посещение Марией Елизаветы» и обыденная «Мастерская резчиков по дереву». В более поздних работах, попавших уже в раздел «маньеризм», -- та же ситуация. Рядом -- «Христос, благословляющий ребенка» мастерской Яна ван Спореля и «Сбор винограда» неизвестного художника.
Раскрепощение графики
Резкого сюжетного перехода от готики к маньеризму найти не получается. Голландское искусство с развитием мысли и переменами в культуре увязывается опосредованно, и самое ценное на нынешней эрмитажной выставке то, что ее организаторы смогли эту опосредованность сделать очевидной. Зато на уровне формы и приема переход от одной эпохи к другой происходит в рисунках вполне внятно. Ранние графики -- минималисты. Они осторожно прорисовывают крестьян и библейских персонажей на чистом листе бумаги, явно относясь к рисунку как к предварительной технической работе перед созданием фрески или живописного полотна. Но чем дальше, тем раскованнее обращаются художники с пером и бумагой, и за этой возрастающей смелостью косвенно читается влияние формирующегося гуманизма. Постепенно художники овладевают пространством, обращают больше внимания на окружение персонажа, а затем порой вовсе исключают главного героя, оставляя только антураж, увлекаются линией, чистым танцем пера. Оттачивая виртуозность рисовальщика, художник увлекается кудрявыми капителями колонн, пухлыми облаками и вьющимися барельефами. Пейзажи Якоба Гриммера и Питера Балтенса, «Архитектурные фантазии» Ханса Вредемана де Вриса показывают рождение нового языка и новой эпохи. Из сдержанных зарисовок вырастают роскошные барочные графические полотна, в которых нет места воздуху и пустоте, в которых пространство густо наполнено персонажами и объектами. Ради того, чтобы показать в очередной раз обретение творческой и человеческой свободы, и стоило доставать хрупкие листы из запасников.
